Русь Великая - Страница 197

197

Поспеши монголы – и они встретили бы гарнизон Туен-Хуанга в возможном для сунских солдат напряжении. Но монголов все не было. Ожидание очень быстро утомило солдат, наскучило и Юэ Бао. После десяти дней оживления все положились на богов удачи. Работы производились еле-еле. Юэ Бао доверил подчиненным проверять, закрыты ли на ночь все ворота. Наблюдатели на башнях устроились по-домашнему, развлекаясь игрой в кости, куреньем опиума и сном.

Хао Цзай составил план нового сочинения – «К причинам»: были ли те или иные действия, приемы, поступки завоевателя обдуманы заранее? Или они исходили из природы завоевателей и тех, кого он вел? Возможно ли для смертного увидеть волю высших сил в завоевании? Если возможно, то как отделить волю высших сил от воли завоевателя? Трудности: после успеха ученые из подданных завоевателя доказывали разумность действий, вынуждая побежденных соглашаться. При неудаче происходило обратное. Поэтому сообщения ложны.

На этом кисточка Хао Цзая остановилась…

Остановка не была случайной. Наконец-то Хао Цзай постиг: если нельзя познать неподвижное прошлое, то как объять настоящее – оно движется?! Но без понимания сущего нельзя управлять государством. Итак, нужно остановить движение, оставив все вещи в покое. Никаких перемен, как на острове. Ибо ныне науке известно все. Следует совершенствовать существующее. Такова должна быть цель. И все иное – прах.

Пользуясь открытыми пространствами полустепи, полупустыни, хан Тенгиз расчленил конницу на дальних подступах к Туен-Хуангу. Всадники шагом двигались в укрытых местах, сберегая лошадей.

Через хребты песчаных дюн, подернутых жесткой, подсушенной летним солнцем травой, сотни проносились вскачь и, свалившись в ложбину, переходили в шаг. Они появлялись, и исчезали, и вновь появлялись будто бы отовсюду, обманывая глаз.

Наконец странное зрелище осветило страшной догадкой ленивое зренье наблюдателей на самой высокой и самой прочной башне городской стены. Сторожевые подняли крик. Один из солдат забрался на острую крышу. С этого сооружения мирного вида, назначенного укрывать защитников от дождя, солдат указывал на юг, стараясь привлечь общее внимание. И тут же он принялся размахивать руками во все стороны в знак того, что опасность угрожает отовсюду.

Двое его товарищей возились около боевой трубы, которая выставляла закопченное ржавое жерло в небо через прорез в крыше. Почуяв горький дымок тряпичного фитиля, солдат слез вниз, чтобы принять участие в споре: пора поджигать или нет?

Все трое относились к таинственной для них черной смеси с почтением и страхом. Грохот взрыва очаровывал величественностью, красотой, сладким ужасом. Поднеси к дырочке у нижнего заклепанного конца горящий фитиль или уголек – и ты станешь творцом грома и молнии.

Столь же хорошо знали о возможной расплате за соперничество с Небом. Боевые трубы иногда срывались, сокрушая ремни, канаты, сооружение, к которому они были прикреплены, и – походя – самих участников чуда.

Самый молодой солдат, как самый глупый, настаивал на выстреле. Самый старый, как умный, зажимал рукой затравочную дыру, настаивая: нужно выждать, всадники могли померещиться, может быть, это просто путешественники, да и труба опасна, как все знают.

Солдат, побывавший на крыше, человек средних лет и доверявший своим глазам, не стал уличать старика в трусости перед стрельбой. Он предложил привязать фитиль, а всем спуститься вниз.

Немного поспорив для «сохранения лица», старик согласился. Ждать пришлось довольно долго. Как часто бывало, неравномерная смесь принялась шипеть, как вода на раскаленной плите. Гнев пробужденного огнем черного дракона длился бесконечно для солдат, робко жавшихся внизу.

Наконец раздался оглушительный взрыв. Приказ правителя набить трубы порохом до дула был, конечно, лишь образным выражением. По простому небрежению труба получила чрезмерный заряд. Башня сверкнула, выбрасывая густой черный дым. Крышу снесло, и верх рухнул на головы неосторожных, которые раздразнили великую силу.

К этому времени в крепости трещали барабаны, гудели гонги. Из нескольких труб грохнули выстрелы, более удачные для целости самих труб и стрелков. Никто из самых ленивых, сонных солдат не смог бы сослаться, что не слышал тревоги, как заметил себе Юэ Бао для возможного доклада Хао Цзаю.

Правитель заседал в ямыне – правительственном дворце, завершая суд над тремя преступниками, уличенными в ночном грабеже и убийстве. Обвиненные в надетых на шеи тяжелых досках – кангах, сжимавших также и кисти рук, выслушивали приговор на коленях. Из уваженья к суду и высокому сану судьи все присутствовавшие тоже пребывали на коленях.

Посланный Юэ Бао младший начальник, человек старый и сильно ожиревший, почтительно полз от порога, чтобы доложить правителю о появлении «степных червей». Остановив невежу и невежду движением руки, Хао Цзай закончил торжественную формулу приговора.

Хао Цзай все слышал. Его быстрый ум сразу связал все в одно целое. И свел, по привычке мыслителя, к первому положению, двойному: либо дикие хотят сорвать выкуп, как произошло в Калче, либо захотят взять город, дабы взять все. Каждая часть двойного, в свою очередь, предлагает две новые части. Следовало сначала исключить одно из двух первых…

Но ничто не может прервать течение суда, кроме пожара самого здания, и правитель вынес смертный приговор. За совершенные преступления полагалась мучительная казнь, с предварительным объявлением о дне, публичная для воспитующего устрашения. Ввиду угрозы войны правитель воспользовался своим правом помилования: приказал казнить немедленно перед ямынем простым отсечением головы. В предстоящем беспорядке осужденные преступники вообще могли избежать наказания. Хао Цзай проявил предусмотрительность, которую вряд ли кто успел оценить, но Хао Цзай не нуждался ни в лести, ни в одобрении.

197